Станкевич Николай Владимирович (1813, г. Острогожск Воронежской губернии - 1840,
г. Нови, Италия) - общественный деятель, мыслитель.
Родился в дворянской семье. Детство прошло в с. Удеревка, где Станкевич воспитывался
"на всей барской воле", с купанием, охотой, книжками и домашним театром. Учился
в Острогожском уездном училище и Воронежском благородном пансионе. В 1830 стал студентом словесного
отделения Московского университета. Время его студенчества (1831 - 1834) совпадает
с переворотом во внутренней жизни Московского университета, когда с профессорской
кафедры, вместо прежнего монотонного чтения старых тетрадок, послышалось живое
слово, стремившееся удовлетворить нарождающимся потребностям жизни. Большая
перемена происходила и в московском студенчестве: студент из бурша превращался в
молодого человека, поглощенного высшими стремлениями. Прежние патриархальные нравы,
когда московские студенты более всего занимались пьянством, буйством, задиранием
прохожих, отходит в область преданий. Начинается образование среди московских
студентов тесно сплоченных кружков, желающих выяснить себе вопросы нравственные,
философские, политические.
Станкевич Николай Владимирович - глава знаменитого в истории новейшей русской
литературы "кружка Станкевича". Студенчество нового типа сгруппировалось по
преимуществу в двух кружках - Станкевича и Герцена. Оба кружка, хотя и одушевленные
одним и тем же жаром высоких и чистых стремлений, почти не имели между собой общения
и отчасти даже враждебно относились друг к другу. Они были представителями двух направлений.
Кружок Станкевича интересовался по преимуществу вопросами отвлеченными - философией,
эстетикой, литературой - и был равнодушен к вопросам политическим и социальным.
Кружок Герцена, тоже много занимавшийся философией, отдавал свое внимание не столько
литературе, сколько вопросам социального устройства. В состав кружка Станкевича,
первоначально чисто студенческого, но продолжавшего жить в теснейшем духовном общении
и после того, как члены его в 1834 - 1835 гг. оставили университет, входили: талантливый
историк Сергей Строев , поэты Красов и Ключников, известный впоследствии попечитель
кавказского округа Неверов , цвет сообщали кружку прежде всего сам Станкевич, затем
Константин Аксаков и Белинский . Из не студентов весьма близок был к Станкевичу его
земляк Кольцов , талант которого Станкевич первый оценил; он же издал первый сборник
стихотворений Кольцова. Несколько позже к кружку теснейшим образом примыкают Михаил
Бакунин , Катков , Василий Боткин и Грановский.
Это были люди различных темпераментов
и душевных организаций, но всех их соединяло обаяние необыкновенно светлой,
истинно-идеальной личности главы кружка. Станкевич представляет собой чрезвычайно
редкий пример литературного деятеля, не имеющего никакого значения в качестве
писателя и тем не менее наложившего свою печать на целый период русской литературы.
Станкевич - автор очень плохой quasi-исторической драмы ("Скопин-Шуйский"), слабой
повести, двух-трех десятков стихотворений второстепенного значения и нескольких
отрывков философского характера, довольно интересных, но найденных только после
смерти Станкевича в бумагах его и напечатанных целых 20 лет спустя. Но сама его личность,
запечатленная в общественной памяти, стала великим произведением. Его первый
биограф П.В. Анненков писал о нем: "Это был живой идеал правды и чести".
Очень замечательна его переписка с друзьями, полная блестящих мыслей, метких определений
и представляющая собой летопись его глубоко-искреннего стремления познать истину;
но и эта переписка была собрана в одно целое только 20 лет после его смерти. Весь
этот литературный багаж, вместе с переводами и перепиской, занял небольшой томик
(М., 1857; 2-е изд., без переписки, М., 1890), и не в нем источник первостепенного
значения Станкевича.
Не обладая крупным литературным дарованием, он был очень
талантливой личностью просто как человек. Одаренный тонким эстетическим чутьем,
горячей любовью к искусству, большим и ясным умом, способным разбираться в самых
отвлеченных вопросах и глубоко вникать в их сущность, Станкевич давал окружающим
могущественные духовные импульсы и будил лучшие силы ума и чувства. Его живая,
часто остроумная беседа была необыкновенно плодотворна. Всякому спору он умел
сообщать высокое направление; все мелкое и недостойное как-то само собой отпадало
в его присутствии. Станкевич представлял собой удивительно гармоническое сочетание
нравственных и умственных достоинств. В идеализме Станкевича не было ничего напускного
или искусственно приподнятого; идеализм органически проникал все его существо, он мог
легко и свободно дышать только на горных высотах духа. Этот высокий душевный строй
Станкевича и его кружка раньше всего сказался в восторженном понимании шеллингианства,
принявшего в кружке Станкевича окраску скорее религиозного воззрения, чем сухой схемы,
тем более, что шеллинговский пантеизм и сам по себе больше заключал элементов
эстетических, чем чисто философских.
В вопросах искусства настроение Станкевича
и его кружка сказалось в необыкновенно-высоких требованиях, предъявленных к
современной литературе и современному театру, и в вытекавшей отсюда ненависти ко
всему фальшивому и пошлому. При нелюбви самого Станкевича к журнальной, да и
вообще литературной деятельности, в текущей литературе выразителем духовной
жизни кружка явился не он, а Белинский. Параллельное изучение переписки Станкевича
и первых томов сочинений Белинского, обнимающих 1834 - 1837 гг., показывает,
что великому искателю истины принадлежит несравненный блеск его вдохновенных
статей, но само содержание новых идей, во имя которых он выступил, раньше было
формулировано Станкевичем в письмах к друзьям и кружковых беседах.
В 1837 г. начинающаяся чахотка и жажда приложиться к самому источнику философского знания
вызвали отъезд Станкевича за границу. Он подолгу живал в Берлине, где вступил в
тесное общение с душевно полюбившим его профессором философии, гегельянцем Вердером.
В это время в сферу его обаяния попал Тургенев.
В 1840 г. 27-летний Станкевич умер
в итальянском городке Нови. Ранняя смерть его произвела потрясающее впечатление на
друзей его, но вместе с тем она необыкновенно гармонично завершила красоту его
образа. "Et rose, elle a vecu се que vit une rose - l'espace d'un matin", -
сказал французский поэт про умершую в цвете лет девушку. Душевная красота
Станкевича была тоже своего рода благоуханным цветком, который мог бы и
выдохнуться при более прозаических условиях, как выдохся позднее идеализм
иных членов его кружка. Теперь же, благодаря трагизму судьбы Станкевича и
цельности оставленного им впечатления, имя его стало талисманом для всего
поколения 1840-х гг. и создало желание приблизиться к нему по нравственной
красоте.
|
